Подошла байдарка. Бахрушев дал знак алеутам держаться за шлюпкой на расстоянии. Показал на песчаную дамбу, за которой шумел океан, как бы объясняя, что в случае чего надо будет дать знать на судно. Алеуты понимали знаки.
Шлюпка стала огибать остров и пошла прямо к селению вдоль берега. Там собирался народ. В руках у всех луки со стрелами и копья.
Шлюпка шла тихо, становилось все мельче. Плоские рыбины метались во все стороны, все дно было устлано ими, как живыми пластинами. Стало поглубже, но вдруг весла левого борта задели дно, и шлюпка села на что-то мягкое. «Кажется, торф!» — подумал мичман.
— Зарядить ружья! Примкнуть штыки! — приказал Грот.
— Э-эй! — крикнул Бахрушев, обращаясь к людям на берегу. Он показал на шлюпку и провел рукой по направлению берега и показал пальцем.
На берегу все, как по команде, стали класть оружие на песок. Один здоровый босой мужик с лохматой головой пошел и сделал точно такой жест рукой и указал пальцем, куда надо грести.
— Весла на воду! — велел унтер.
И шлюпка, столкнутая багром с торфяной подушки, пошла по илистой заводи. Сразу оказались на глубине и через несколько взмахов весел прогнали вельбот к берегу.
Весла не снимали. Ружья оставались приготовленными. Грот снял кортик и оставил в корме. Он переступил на сахалинский берег и пошел по песку. Толпа поднялась, но не шла ближе. Отделился лишь седой старик невысокого роста и быстро пошел навстречу.
Грот протянул ему руку. Старик подал свою. Грот пожал ее и кивнул головой. Видя, что он улыбается, старик стал обнимать высокого мичмана и по три раза прижал свою щеку к его щекам. Толпа приближалась медленно. Подошли двое рослых мужиков и тоже стали обнимать Грота. По виду они сильны и здоровы, только, как он сразу заметил, почему-то у всех гноились глаза.
Лица у них широкие, плоские носы. «Преотвратительные физиономии! — подумал мичман. — Но что-то надо делать дальше».
— Бахрушев! — крикнул Грот. — Давай сюда алеутов! Иди за товаром…
Пришел унтер-офицер и велел толпе посторониться. Он провел палкой черту и попросил всех отойти за нее, оставив на этой стороне лишь почтенного старика. Потом вынул и разложил на песке кремни и огнива.
— Бери, дед! — сказал он старику. Показал знаками, что теперь могут подойти и другие по выбору старика и получить подарки. Тут подняла крик молодежь, оттесненная назад. Парни выглядывали из-за старших, сбежались дети.
Грот и Бахрушев с тремя алеутами пошли в сопровождении всей толпы к деревне. Алеуты в шляпах с загнутыми полями тоже переобнимались со всеми и пытались разговаривать. Сахалинцы стали заглядывать алеутам в глаза.
Поднялись на холм. Бахрушев показал вдаль. В зарослях стелющегося кедра и за ним виднелись домашние олени и бараны. Несколькими большими стадами бараны покрыли все лужайки. За холмом — дома. Пошли туда. Подле юрт стояли большие треногие чугунные котлы с откидными дужками. К столбам привязаны линяющие собаки. Всюду сушится и плохо пахнет рыба. Тучи мух. Кое-где видны снега.
Мужчины все, как на подбор, крупные ростом, плечистые, в ичигах из тюленьих шкур, в тюленьих куртках и, как шотландцы, в юбках с голыми ногами. Лица не только плоские, но даже как бы вогнутые внутрь, с красными от румянца скулами и с раскосыми глазами. Грот не мог долго смотреть на некоторые физиономии, его мороз подирал по коже. Ивану, Михаилу и Даниле эти лица, кажется, очень понравились. Алеуты заговорили с местными жителями по-своему, показывая на предметы, спрашивали название.
У сахалинцев за поясами — ножи. Грот попросил разрешения посмотреть нож. Измерил длину складным аршином, оказалось ровно девять дюймов.
— Чуть не аршин! Как сабля! — заметил Бахрушев.
Владелец ножа сказал, что дарит его Гроту.
Бахрушев велел алеуту дать за это топор. Тут же отдарили приветливого хозяина. У него в ушах стеклянные серьги в серебряной оправе. На большом пальце — железный перстень, толстый, с красным узором.
Грот показал знаками, что хочет выменять лук со стрелами.
Вся толпа повалила к шлюпке. Там появился табак, к восторгу всей толпы.
— А вот это что такое? — Грот показал японский печатный лист. Все закивали головами. Стали показывать на юг.
— Мацмай[178]! Мацмай! — сказали сахалинцы.
«Знают про Мацмай», — подумал Грот.
Показали маньчжурский текст. И эти письмена были знакомы толпе. Стали показывать как бы за горы, подымая руки высоко и тыча в том направлении по нескольку раз, при этом протяжно выговаривая что-то.
— Объясняют, что в другой стороне… Далеко-далеко, — объяснил Бахрушев. — Ну а это как называется? — спросил он, показывая на горы, на деревню, на землю. — Сахалин?
Никто ничего не ответил. Бахрушев и Грот долго бились, старались и наконец решили, что остров свой эти люди называют Чочо.
Но Подобин почему-то решил, что это бранное слово, а не название острова.
— Как ты думаешь, что такое Чочо? — спросил Грот у алеута.
— Это плохое слово, наверно! — ответил алеут.
Грот развернул карту острова, показал сахалинцам место, где находится их деревня. Поднялся смех. Стали знаками узнавать, можно ли водой добраться через весь остров на шлюпке или на байдарке к другому берегу острова, нет ли тут насквозь текущей через остров реки.
Сахалинцы затыкали уши и махали руками, показывая, что не понимают. Им опять попытались объяснить, что надо узнать, не течет ли река через весь остров. Тогда все опять стали хохотать и затыкать уши.
— Ничего этого нет! — решили матросы. — Болота и озера только до сопок.
— Пора на транспорт, — сказал Грот.
— А женщин всех угнали куда-то, ни одной не видно, — заметил Подобии. — Кажется, уже учены…
Старик попробовал зубом стальной нож, потом железный топор. Он похвалил нож. Явно, тут понимали разницу между сталью и железом.
Начались прощальные объятия и поцелуи. С одного из алеутов сняли шляпу, осматривали его голову и что-то спрашивали. И тот отвечал что-то, словно алеуты и сахалинские люди, названия племени которых еще никто не знал, начинали друг друга понимать.
Байдарка пошла вперед с промером. Шлюпка тоже пошла, но с берега дружно кричали, показывая, в какую держать сторону. Оказалось, шли на мель, чуть не врезались в пески.
Грот на судне, чуть не плача от радости, рассказывал о первой встрече. Сказал, что упомянет в рапорте, как ему помог Бахрушев.
Офицеры обсуждали, что это мог быть за народ, удивлялись, как люди развели тут такое количество баранов.
— Бараны мирно паслись с оленями и не удивлялись их рогам, как новым воротам… — сказал Грот.
С брига к берегу на шлюпках отправились Гейсмар и Попов. Они пошли с промером вдоль берега. Подул ветер, и бриг снялся с якоря и медленно двинулся…
В полдень Попов дал знать со шлюпки, что шхеры и залив у мыса кончились. Ветер свежел. За мысом белели плавучие льды. Офицеры возвратились на судно. Бриг вошел во льды и медленно начал продвигаться к северу.
Глава сорок девятая
ЕЛИЗАВЕТА И МАРИЯ
— Опять ошибки! Сплошные ошибки! Боже, прости обеих грешниц! — ворчал Халезов. — Елизавета не там… А где Мария?
— Сбежала Елизавета! — сказал весело юнкер.
— Елизавета и Мария оказались изменчивы и коварны!
Мичман Грот и поручик Попов в это время поднялись на песчаный вал на берегу залива. Местами на песках лежал снег. Его зеленые и синие пласты сверху занесены песком, круты и высоки, как скалы.
— Скоро Иванов день! Цветение трав! — говорил Попов.
Пеленги взяты. Мыс Елизаветы: норд-ост 35, мыс Марии: норд-вест 85. Теперь надо осматривать место. Мария слева. Елизавета справа. Она по характеру строже, скалистей. Это два мыса, как две руки, протянутые в море.
Вдали стоит бриг, довольно далеко, мили три от берега.
Грот набрал голубых подснежников. В разлогах между холмов также лежит снег. В глубине острова видны болота. Рыжие, сизые, местами словно в каком-то масле, которое на солнце блестит фиолетовым цветом. Где же тут искать места для хлебопашества, как велит капитан?
— Что это за маслянистая пленка, Эдуард Васильевич?
— Я сам не пойму.
По заливу такие же маслянистые разводья. Но добраться до них невозможно. На целую милю от берега в ту сторону все покрыто мертвым лесом. И весь берег завален деревьями с ободранной корой, с белыми корягами иссохших кореньев. Бревна на песке, на холмах, — видно, всю эту массу подымает приливами, а потом она ложится завалами, остается на возвышенностях. Между бревен местами вода совершенно красна.
За дамбой виднелось озеро. Офицеры побрели к нему. Невельской велел обследовать. Это озеро утром видели с салинга.
Вода оказалась пресная, тинистая, берега луговые, мокрые, топкие. Местами и тут пятна масла на воде, пахнет как керосин. Обратно от озера шли по лугу, потом по кочкам, по дороге всюду малые пресные озерца, некоторые с очень чистой водой. Чем ближе к морю, тем выше и суше почва, пески подымаются и превращаются в высокий вал, стеной обрываются к морю, заваленному лесом. Вдали, как дом родной, как утешение среди этой неприветливой природы, недвижимо стоит бриг. Солнце теперь перешло ближе к Марии, и блеска масла не видно на воде.
